Станислав Меркушов Сюрреалистическая оптика абсурда в романе Вадима Климова "Скорлупа" В статье исследуется двойная художественная оптика романа В. Климова "Скорлупа", заключающаяся в двух аспектах интерпретации: во-первых, анализа с точки зрения родственности творческих стратегий В. Климова и А. Арто и, во-вторых, рассмотрения с точки зрения тождества субъекта и объекта в указанном тексте. В итоге на уровне метатекста обнаруживается, что в романе весьма заметен сюрреалистический мотивный комплекс, характерный для абсурдистики и выраженный в специфических нарративных приемах (неопределенность границ между сном и явью, телесные и психические деформации, сомнамбулическое поведение героев и т.д.). Ключевые слова: В. Климов, "Скорлупа", А. Арто, "Опустошитель". В. Климов (писатель, редактор и постоянный автор издательства "Опустошитель") - глашатай абсурда, сюрреализма, художественных открытий А. Арто и др. европейских и отечественных радикальных деятелей культуры. В первых литературных опытах, относимых, по словам автора, к периоду его обучения в университете, уже демонстрировалась синкретическая стихия. Дебютный рассказ "Родился выродок" (2002) в полной мере несет на себе отпечаток названных литературных направлений. Словно добытые из прозы Д.И. Хармса приемы и ситуации (сон, испуг, умопомешательство, агрессия, насилие, телесные деформации, бесконечное пространство без выхода, отсутствие осознанного общения, лишение текста хронологии и непрерывности, двойничество и т.п.) станут кочевать из произведения в произведение, характерных своей многожанровостью (рассказы, пьесы, миниатюры, романы) и одновременно синкретической внежанровостью. Отчетливость аллюзий ранних текстов (помимо К. Гамсуна, С. Беккета, Ф. Кафки, Д.И. Хармса, А. Арто еще и А.И. Введенский, С. Соколов, А. Бретон, Э. Ионеско, Р. Кено, Б. Виан) впоследствии преобразуется в самобытность и приобретет индивидуальные черты (см., рассказы "Post mortem" (2018), "В осколках ночи" (2014), "Между смертью и сновидением" (2013), пьесы "Здесь могла бы быть ваша реклама, мистер Куклачев" (2012), "Ноздри Парижа" (2015)). Обратимся ко второму роману В. Климова "Скорлупа" (отдельной книгой вышел в 2014 г.). В нем выделяется двойная оптика (фактически, она может и должна оказаться шире, мы хотим разобрать наиболее эксплицированные для нас грани текста). Прежде всего наиболее очевидная сторона - близость творческого метода В. Климова и А. Арто, конкретнее - природа энергетического посыла первого родственна специфике крюотического театра второго (наши последующие выкладки, касающиеся особенностей театра А. Арто, базируются на статьях этого выдающегося французского экспериментатора, где раскрывается его сценическая концепция (А. Арто "Театр и его двойник" [см., 1]). Во-первых, "театру жестокости" А. Арто присущ аспект вторичного проживания событий на сцене, т.е. в процессе представления элементы биографии персонажа часто воспроизводятся по воспоминаниям, а не в реальном времени. В театральное действо при этом, благодаря включению механизмов коллективного бессознательного, всецело вовлекаются зрители как соучастники. Во-вторых, особые рецепционные конфигурации получает у А. Арто понятие катарсиса Аристотеля. Характером сюжета пьес обусловливается частотность входа актера, исполняющего соответствующую роль, в пограничное состояние. В театральной системе А. Арто интегрируются мифологические и катарсические компоненты, ориентируемые на разрушение, отмену эго героя, а следовательно, нацеливаемые на его отождествление с макрокосмом. Главный герой романа "Скорлупа" Клим подобно героям А. Арто перманентно пребывает внутри своих воспоминаний. Поначалу мы сталкиваемся с ними непосредственно, "рассматриваем" их сквозь призму повествователя (в первой главе-части "Вета или Веста" это, в частности, реминисценция по поводу происшествия в пивной и дальнейшая поездка в метро). Затем, вплетаясь в экзистенциальную ткань художественной реальности, воспоминания Клима обретают плоть в т.н. "листочках" - репозиториях памяти. Во второй главе-части ("Клим" ([4: 41]), где Клим наделяется статусом героя-рассказчика, сразу же возобновляются мнемозаписи (об эпизоде пребывания Клима с братом на даче, имеющем дальнее образное сходство с топикой "Школы для дураков" С. Соколова). Остальные персонажи так же систематически воскрешают в памяти прошедшие события, фиксируя сопутствующие этому ощущения (к примеру, в первой главе Клим находит и перепечатывает текст, написанный матерью (Вестой) его возлюбленной (Веты), в котором запечатлены ощущения первой от возврата к творчеству). Действие романа развивается в пространстве сна и яви, причем границы между тем и другим зыбки, смазаны, порой практически неопределимы. Ощущение просмотра сюрреалистического полотна или, вернее, пребывания внутри кинокартины или сновидения, что нередко в силу схожей специфики воспринимается как одно и то же, вызывает ассоциации с двумя текстами мировой литературы, также родственными между собой, - "Голодом" К. Гамсуна и "Старухой" Д.И. Хармса. В текстуальной непрерывности романа воспроизводится та же схема "сна во сне", с взаимоналожением иллюзорных реальностей, что приводит к образованию особого типа многоуровневого хронотопа. Таким образом, пропорционально течению времени герой-сомнамбула Клим, постоянно находясь в пограничных состояниях и условиях, существует в пересекающихся точках пространства. В. Климов в "Скорлупе" в плане содержания, и в отношении формальной структуры за счет чрезвычайной приближенности нарратива к киносценарию реализует метатекстовую ситуацию, когда читатель не просто читает роман, но визуализирует действие, тем самым сильнее вовлекаясь в художественное пространство. Девятый условный манифест "Опустошителя" возвещает "соединение" читателей под своей эгидой, причем минуя всякий иерархический центр, в данной конкретике - Опустошителя (без кавычек, не в качестве редакционного органа или совокупности сотрудников издательства, которые, к тому же, исчисляются единственно самим издателем, а как некоего наличного метафизического творца пустоты, которая наполняема). В следующем цитируемом положении манифеста легко увидеть своеобразное декларирование совокупных постулатов абсурда, экзистенциализма и сюрреализма на новый лад. "<…> исходя из консенсуального понимания реальности (которая суть продукт всеобщей договоренности), очевидно, что действительность условна и ее в любой момент можно поменять на любую другую" [см., 5] - это основополагающая стратегия, определяющая и задачи журнала, и творческий функционал и инструментарий В. Климова. Эта стратегия опосредует второй аспект интерпретации анализируемого романа. Нет ничего фиксированного, одно перетекает в другое, все переплетено и взаимосвязано, все представляет собой некую художественную экосистему. Между тем центром остается сам автор как демиург, как творец особой вселенной, но все вселенные существуют именно внутри него, он и есть эти вселенные. Субъект равен объекту, писатель равен герою и читателю, так же, как и герой равен писателю и читателю, читатель равен писателю и герою. На связь, а затем и на тождество субъекта и объекта указывается немедленно: эпиграфом к "Скорлупе" избрана цитата из "Мерсье и Камье" С. Беккета: "Мне легко рассказывать о путешествии Мерсье и Камье, потому что я был с ними все время" [2: 5]. Но Клим в романе - это не только одновременно герой и автор (даже при поверхностном прочтении от читателя не ускользнет хотя бы созвучность имени одного и фамилии другого). Клим кроме того сам неожиданно для себя начинает писать, становясь автором, сначала перепечатав и завершив текст Весты, матери Веты, а затем и сочиняя свой, причем увлекаясь настолько, что не замечает прошедшего времени (текст о сне, в котором Веста заканчивает чужую картину [4: 55]; Клим не замечает значения, знаковости и корреляции написанного и сделанного им, несмотря на то, что в тексте Весты фигурирует он сам). Метафизика незаконченности в романе получает положительную рефлексию. Именно незавершенностью творения определяется его надвременный потенциал. Произведение, устремленное в пространство вечности, открывает перспективу бесконечного общения между людьми, обладающими, согласно Упанишадам [см., 3], единым сознанием (в романе на это указывается общностью имен, к примеру, Веты и Весты, фонетически практически идентичных, а также настойчивыми ремарками Клима, свидетельствующими об отождествлении Веты и Весты в его сознании, типа "Так значит, Вета вернулась? Или это была ее мать? <…> Но не двигается с места, потому что, выйдя из комнаты, сразу наткнется на Весту. Он почти уверен, что именно ее обнимал ночью. Ее, а не Вету". [4: 124]). Впрочем, упорное повторение определения Веты как невесты Клима (читай, Не Весты) в последней главе-части "Скорлупы" представляется "обратным" аргументом. (ср. также эпиграф к третьей главе-части "Асимптота", в которой повествуется о взаимоотношениях Веты и Весты и утверждается не тождественность, но бесконечное приближение персонажей друг к другу и взаимоотражение друг в друге [см., 4]). Это подтверждает парадоксальную возможность "прочитываемости романа" с различных, даже с прямо противоположных, точек зрения. Суммарные смыслы текстов персонажей, таким образом, допускают коллективное основание. Согласно концепции романа, это некий метафизический текст, создаваемый совместными усилиями в едином процессе. Список литературы 1. Арто А. Театр и его двойник. [Текст] / А. Арто. - М.: ABCdesign, 2019. - 408 с. 2. Беккет С. Мерсье и Камье [Текст] / С. Беккет. - М.: Текст, 2013. - 160 с. 3. Бхагаван Шри Сатья Саи Баба. Упанишады. Практика постижения истинной реальности [Текст] / Бхагаван Шри Сатья Саи Баба. - М.: Свет, 2016. - 112 с. 4. Климов В. Скорлупа [Текст] / В. Климов. М.: Опустошитель, 2014. - 212 с. 5. Сумма противоречий, или Девятый манифест Опустошителя (декабрь 2017) Журнал "Казанская наука" №7, 2019